Быстрая навигация: Каталог статей 
Иные вопросы Исковая давность по косвенным искам участников и директоров хозяйственных обществ (Глазунов А.Ю.)
Исковая давность по косвенным искам участников и директоров хозяйственных обществ (Глазунов А.Ю.)
Дата размещения статьи: 23.12.2021
Введение
Институт исковой давности, известный еще со времен римского права и представляющий собой один из столпов современного гражданского права, является важнейшим гражданско-правовым средством достижения конституционного принципа правовой определенности. Как метко сказал С.В. Сарбаш, исковая давность "охраняет наше настоящее от вторжения застарелого прошлого" <2>. Этот тезис в известной степени применим к любым срокам в гражданском праве, однако в случае с исковой данностью, когда речь идет о гражданско-правовом споре и необходимости его разрешения, он становится особенно актуальным.
--------------------------------
<2> Сделки, представительство, исковая давность: постатейный комментарий к статьям 153 - 208 Гражданского кодекса Российской Федерации / отв. ред. А.Г. Карапетов. М., 2018. С. 862 (автор комментария к ст. 195 - С.В. Сарбаш).
Вместе с тем правила об исковой давности являются и плодом своего рода компромисса между идеями защиты стабильности оборота и стимулирования истцов к оперативной защите нарушенных прав с одной стороны и идеей о необходимости во избежание несправедливости предоставить достаточную и эффективную судебную защиту тем лицам, гражданские права которых были нарушены, - с другой. Ярким примером стремления к сбалансированному подходу служит сочетание в действующем российском законодательстве двух видов исковой давности: субъективной, которая начинает течь с момента, когда истец узнал или должен был узнать о нарушении своих прав и о надлежащем ответчике (п. 1 ст. 196 и п. 1 ст. 200 ГК РФ), и объективной, которая течет со дня нарушения права и составляет десять лет (п. 2 ст. 196 ГК РФ).
Проблема достижения такого баланса обостряется в контексте косвенных исков в корпоративном праве, т.е. таких исков, в рамках которых участники или директора <3> корпорации, действуя от ее имени, заявляют требования о возмещении убытков в пользу корпорации или о признании недействительной сделки, стороной которой является корпорация. Удовлетворение судом косвенного иска при условии последующего исполнения судебного решения приводит к восстановлению нарушенных имущественных прав и интересов корпорации, хотя косвенно могут восстанавливаться и интересы самих участников pro rata их доле участия.
--------------------------------
<3> Применительно к косвенному (производному) иску директоров корректнее говорить только о косвенном иске директоров, входящих в состав коллегиального органа управления корпорацией, поскольку единоличный исполнительный орган в силу закона наделен общими полномочиями действовать от имени корпорации и такие полномочия (в отличие от полномочий членов коллегиального органа управления или участников корпорации) не являются исключительными (экстраординарными). Однако, как будет показано далее, для целей исчисления исковой давности по косвенному иску знание (долженствование знания) единоличного исполнительного органа также принимается во внимание (а в некоторых случаях даже является ключевым фактором), а потому для целей настоящей статьи мы будем включать в понятие директора также единоличный исполнительный орган.
Наиболее сложным аспектом применения норм об исковой давности к косвенным искам видится определение момента, с которого должен течь субъективный трехлетний срок исковой давности о возмещении убытков, причиненных обществу директорами или контролирующим участником, а также субъективный однолетний срок на оспаривание экстраординарных сделок и сделок, совершенных в нарушение ст. 174 ГК РФ <4>.
--------------------------------
<4> Следует отметить, что в доктрине вопрос о правовой квалификации срока на оспаривание сделок, предусмотренного п. 2 ст. 181 ГК РФ, в качестве срока исковой давности является дискуссионным. Так, А.В. Асосков считает, что в данном случае речь скорее идет о пресекательном сроке, поскольку за пределами такого срока, очевидно, невозможно исполнить требование об оспаривании сделки во внесудебном порядке (см.: Асосков А.В. Пресекательные сроки и их соотношение с другими видами гражданско-правовых сроков // Вестник гражданского права. 2018. N 4. С. 46 - 73). Этот вопрос, безусловно, заслуживает отдельного рассмотрения. Однако для целей настоящей работы далее мы будем рассматривать срок на оспаривание сделок в качестве срока исковой давности, как это явно вытекает из содержания п. 2 ст. 181 ГК РФ (соответствующая норма не только прямо называет срок на оспаривание сроком исковой давности, но и по общему правилу предполагает, что один год исчисляется с момента, когда истец узнал или должен был узнать об основаниях для оспаривания, что характерно именно для сроков исковой давности). Кроме того, А.В. Асосков справедливо указывает на тенденцию к сближению правовых режимов пресекательных сроков и сроков исковой давности. В частности, речь идет о сочетании субъективного и объективного сроков исковой давности (при этом объективный срок исковой давности по своему существу очень близок к пресекательному сроку с точки зрения целей его законодательного закрепления) (см.: Там же).
Существование этой проблемы обусловлено следующими факторами. Во-первых, множественностью лиц, которым в силу закона предоставлено право обращаться в суд с требованиями о возмещении убытков и оспаривании сделок. К таким лицам, в частности, относятся единоличный исполнительный орган, члены совета директоров, а также участники корпорации с учетом некоторых установленных законодательством ограничений. Во-вторых, ситуация, в которой имеются основания для обращения в суд с косвенным иском, зачастую порождает проблему конфликта интересов, поскольку сама по себе конструкция косвенного иска в известной мере направлена против злоупотреблений тех лиц, которые и наделены правом обращения в суд от имени корпорации. Очевидно, что ни единоличный исполнительный орган, ни члены совета директоров, ни контролирующий корпорацию участник не заинтересованы в подаче соответствующих исков, если они сами являются потенциальными соответчиками по ним либо лицами, совершившими оспариваемую сделку от имени корпорации или имеющими в ней какой-либо интерес.
При этом необходимо учитывать, что de lege lata корпоративное законодательство России не содержит каких-либо специальных норм, определяющих особенности порядка исчисления сроков исковой давности по косвенным искам, за исключением указания на то, что соответствующие сроки восстановлению не подлежат (например, п. 6 ст. 79, п. 1 ст. 84 Федерального закона от 26.12.1995 N 208-ФЗ "Об акционерных обществах" (далее - Закон об АО) и п. 6 ст. 45, п. 4 ст. 46 Федерального закона от 08.02.1998 N 14-ФЗ "Об обществах с ограниченной ответственностью" (далее - Закон об ООО)). А потому суды вынуждены формировать подходы к решению обозначенной выше проблемы в рамках базовых норм об исковой давности, содержащихся в главе 12 ГК РФ, адаптируя их к корпоративно-правовой специфике косвенных исков.
В настоящей статье хотелось бы рассмотреть проблематику исчисления исковой давности по косвенным искам и ответить на два вопроса, которые представляются ключевыми. Во-первых, возможен ли сколько-нибудь оптимальный с политико-правовой точки зрения алгоритм определения такого срока, при котором интересы корпорации и ее участников были бы сбалансированы с целью поддержания правовой определенности и стабильности оборота? Иными словами, речь идет о достижении компромисса между двумя крайностями: отсчетом исковой давности с момента совершения сделки или противоправного действия и множественностью исковых давностей, когда последняя определяется исходя из субъективного знания (его долженствования) каждого конкретного лица, обладающего правом обращаться с косвенным иском. Во-вторых, если такой алгоритм возможен, то должен ли он применяться в равной мере к разным типам косвенных исков (т.е. к требованиям о возмещении убытков и оспаривании сделок) или подход законодателя должен быть дифференцированным? При ответе на них необходимо учитывать как тот опыт, который уже был накоплен российскими судами, так и опыт зарубежных стран, где данная проблема существует на протяжении длительного времени и получила более глубокую теоретическую разработку.
1. Текущее положение дел
Как отмечалось выше, действующее корпоративное законодательство нашей страны не содержит специальных правил определения исковой давности по косвенным искам. А потому, чтобы понять текущее положение дел, необходимо обратиться к разъяснениям Верховного Суда РФ и Высшего Арбитражного Суда РФ, а также к материалам судебной практики.
Пункт 3 Постановления Пленума ВС РФ от 29.09.2015 N 43 "О некоторых вопросах, связанных с применением норм Гражданского кодекса Российской Федерации об исковой давности" содержит, казалось бы, очевидное разъяснение, согласно которому течение исковой давности по требованиям юридического лица начинается со дня, когда лицо, обладающее правом самостоятельно или совместно с иными лицами действовать от имени юридического лица, узнало или должно было узнать о нарушении права юридического лица и о том, кто является надлежащим ответчиком. Это разъяснение, очевидно, в первую очередь отсылает к знанию единоличного исполнительного органа юридического лица (далее для целей настоящей статьи - генеральный директор), который и выступает от имени юридического лица в отношениях с третьими лицами. Подобный подход является совершенно понятным и не вызывает сомнений в наиболее типичных ситуациях: например, когда заявляются требования о взыскании задолженности по договору или требования, вытекающие из причинения вреда юридическому лицу, и т.д.
Однако в контексте косвенных исков этот подход далеко не всегда является оптимальным в силу множественности процессуальных истцов и наличия потенциального конфликта интересов. Именно поэтому судебная практика касательно исковой давности по косвенным искам идет по отдельному пути.
В 2013 г. к данному вопросу обратился ВАС РФ в известном Постановлении Пленума от 30.07.2013 N 62 "О некоторых вопросах возмещения убытков лицами, входящими в состав органов юридического лица" (далее - Постановление N 62). В его п. 10 содержится два абзаца. Первый абзац говорит о сроке исковой давности участника, который действует в интересах юридического лица, а потому правопреемник такого участника также может заявить требования о взыскании с директоров убытков, если они заявлены в течение срока исковой давности, который начинает течь с момента, когда о нарушении узнал правопредшественник (т.е. предыдущий участник). Во втором же абзаце речь идет о сроке исковой давности в ситуации, когда требование о возмещении убытков предъявлено самим юридическим лицом. В таком случае, как разъясняет ВАС РФ, срок исковой давности исчисляется с момента, когда юридическое лицо, например в лице нового директора, получило реальную возможность узнать о нарушении либо когда о нарушении узнал или должен был узнать контролирующий участник, имевший возможность прекратить полномочия директора, за исключением случая, когда он был аффилирован с этим директором.
Из текста п. 10 следует, что ВАС РФ не пытался дать какое-то генеральное разъяснение, которое предлагало бы универсальный алгоритм порядка исчисления исковой давности. Напротив, в разъяснении приводятся отдельные примеры и точечные ситуации: смена участника, смена директора и наличие контролирующего участника. Однако из логики построения текста следует один важный вывод: ВАС РФ разделяет срок исковой давности, исчисляемый по участнику общества (абз. 1 п. 10), и срок исковой давности, исчисляемый по самому обществу в лице его директоров или контролирующего участника (абз. 2 п. 10). Таким образом, ВАС РФ косвенно допускает сосуществование нескольких сроков исковой давности по требованиям о возмещении убытков, начало исчисления которых может отличаться в зависимости от того, какое именно лицо заявляет соответствующий косвенный иск. При этом был оставлен за скобками вопрос о том, что делать, если у общества несколько неконтролирующих участников, каждый из которых узнал или должен был узнать о причинении убытков и о надлежащем ответчике в разное время: нужно ли отдельно отсчитывать срок исковой давности по каждому участнику или по первому из узнавших?
Теперь обратимся к исчислению срока исковой давности в контексте косвенных исков об оспаривании экстраординарных сделок. Постановление Пленума ВАС РФ от 16.05.2014 N 28 "О некоторых вопросах, связанных с оспариванием крупных сделок и сделок с заинтересованностью", основная часть которого уже утратила силу, не уделило существенного внимания вопросам исковой давности (см. п. 5). По сути, единственное действительно важное разъяснение, которое содержалось в этом документе применительно к рассматриваемой проблематике, состояло в попытке установить объективный критерий, которым можно было бы ограничить неопределенность в начале течения исковой давности, отсчитываемой по участнику. В качестве такого критерия была выбрана дата проведения годового общего собрания участников (акционеров) по итогам года, в котором была совершена оспариваемая сделка. ВАС РФ указал на презумпцию, согласно которой участники знали (должны были знать) о совершении экстраординарной сделки с нарушением порядка ее одобрения, если из предоставленных участникам при проведении собрания материалов можно было сделать вывод о ее совершении. В целом подобный подход представляется сбалансированным и учитывающим интересы как самого общества и его участников, так и третьих лиц.
Гораздо более детально к этому вопросу подошел ВС РФ. Значительная содержательная часть Постановления Пленума ВС РФ от 26.06.2018 N 27 "Об оспаривании крупных сделок и сделок, в совершении которых имеется заинтересованность" (далее - Постановление N 27) посвящена именно вопросам исчисления исковой давности. Пункт 2 данного документа содержит следующее разъяснение, которым должны руководствоваться суды. По общему правилу если между генеральным директором общества и другой стороной сделки отсутствовал сговор, то срок исковой давности (в том числе если требования от имени общества заявляются участником или членом совета директоров) должен отсчитываться с момента, когда о совершении сделки с нарушением требований закона узнал или должен был узнать генеральный директор, даже если он сам совершал соответствующую сделку.
При наличии же сговора с другой стороной сделки срок исковой давности должен отсчитываться с момента, когда о соответствующих обстоятельствах узнал генеральный директор, сменивший генерального директора, совершавшего сделку. Исчисление же срока исковой давности по участнику или члену совета директоров производится лишь в том случае, когда требование было заявлено таким лицом до смены генерального директора. Далее п. 3 Постановления N 27 развивает идею ВАС РФ об объективных критериях, в соответствии с которыми должен определяться начальный момент течения срока исковой давности, если требование заявляется участником, а также разъясняет, как определять срок исковой давности, если требование заявлено совместно несколькими участниками.
Таким образом, из разъяснений ВС РФ следует, что к оспариванию экстраординарных сделок высшая судебная инстанция использует предельно ограничительный подход, направленный на максимальную защиту оборота за счет значительного сужения возможностей участников корпораций по оспариванию таких сделок. Эта мысль красной нитью проходит через весь документ и находит свое отражение в иных его положениях <5>. Такой подход, очевидно, отличается от подхода ВАС РФ в отношении исков о возмещении директорами убытков, поскольку позиция ВС РФ предполагает, что по общему правилу начало течения срока исковой давности должно исчисляться не отдельно по участникам и директорам, но универсально по генеральному директору, совершившему сделку.
--------------------------------
<5> См.: Оспаривание экстраординарных сделок: новые разъяснения Верховного Суда // Закон. 2018. N 7. С. 20 - 39.
Кроме того, представляется, что разъяснения ВС РФ наиболее адаптированы под ситуацию, когда в роли недобросовестного лица выступает директор, но не контролирующий участник, который номинировал директора и de facto может оказывать на него значительное воздействие либо просто заменить его на нового директора. В такой ситуации наиболее незащищенными становятся миноритарии.
Изложенный в Постановлении N 27 подход применяется ВС РФ не только к крупным сделкам и сделкам с заинтересованностью, но и к оспариванию сделок по основаниям, предусмотренным ст. 174 ГК РФ. В связи с этим хотелось бы обратиться к достаточно резонансному делу, дошедшему до Президиума ВС РФ. Речь идет о деле N А40-127011/2018, в котором общество-лицензиар пыталось оспорить лицензионный договор в отношении 13 товарных знаков в связи с тем, что размер лицензионных платежей был существенно занижен и составляет лишь 15 000 руб. в квартал за каждый товарный знак. Специфика дела заключается в том, что изначально истец и ответчик входили в одну группу компаний, но в момент совершения оспариваемой сделки лицензиат уже не входил в одну группу с лицензиаром. Иск же был заявлен после того, как произошла смена бенефициара лицензиара, которая, в свою очередь, повлекла замену номинированного предыдущим бенефициаром генерального директора, совершившего сделку от имени лицензиара. В качестве юридического основания недействительности сделки истец ссылался на п. 2 ст. 174 ГК РФ (сделка, совершенная в ущерб интересам юридического лица).
Суд первой инстанции, решение которого было поддержано в апелляции, отказал лицензиару в удовлетворении его требований <6>. Одним из ключевых оснований стал пропуск исковой давности для оспаривания сделки. Срок исковой давности, несмотря на смену директора, был определен по предыдущему директору лицензиара, т.е. с момента заключения договора. Впоследствии Суд по интеллектуальным правам (СИП) решения судов первой и апелляционной инстанций отменил, направив дело на новое рассмотрение <7>, мотивировав это тем, что суды не приняли во внимание и должным образом не рассмотрели доводы истца о наличии сговора между директором лицензиара и лицензиатом.
--------------------------------
<6> См.: решение АС г. Москвы от 21.01.2019 и Постановление Девятого ААС от 29.04.2019 по делу N А40-127011/18.
<7> См.: Постановление СИП от 06.09.2019 по делу N А40-127011/2018.
Однако далее Судебная коллегия по экономическим спорам (СКЭС) ВС РФ поддержала позиции судов первой и апелляционной инстанций и отменила решение СИП <8>. При этом тройка судей СКЭС отметила, что риски недобросовестности представителей, через которых юридическое лицо действует в гражданском обороте, несет юридическое лицо и они не могут быть переложены на добросовестных третьих лиц. СКЭС, как и суды первой и апелляционной инстанций, рассчитала срок исковой давности с момента совершения сделки, отказавшись применять иной порядок исчисления исковой давности, актуальный для случаев сговора, поскольку "истец не заявлял о сговоре бывшего директора с ответчиком и соответствующие документы, подтверждающие наличие сговора (курсив наш. - А.Г.), судам не предоставлял". Последняя фраза СКЭС представляется особенно спорной: если бы она была воспринята нижестоящими судами буквально (т.е. что доказать наличие сговора можно только путем предоставления документов, содержащих свидетельство сговора), то применение этого исключения могло бы стать практически невозможным, поскольку разумно предположить, что сговор не часто фиксируется участниками оборота в документарной форме.
--------------------------------
<8> См.: Определение СКЭС ВС РФ от 10.12.2019 N 305-ЭС19-20584.
Определение СКЭС не поставило точку в данном деле. По представлению Председателя ВС РФ <9> дело было вынесено на рассмотрение в Президиум Верховного Суда, который поддержал позицию СИП, фактически направив тем самым дело на новое рассмотрение <10>. К большому сожалению, Президиум ВС РФ в своем Постановлении ограничился аргументацией сугубо процессуального свойства, отметив, что суды первой и апелляционной инстанций не учли обстоятельства, на которые ссылался лицензиар в обоснование наличия сговора, а также безосновательно отказали истцу в назначении экспертизы, которая могла бы установить рыночную стоимость права использования товарных знаков и размер понесенных лицензиаром убытков. В то же время Президиум ВС РФ не воспользовался возможностью сказать obiter dictum о том, что следует понимать под сговором для целей расчета исковой давности по косвенным искам, существуют ли какие-либо презумпции наличия сговора и каковы стандарты его доказывания. Президиум ВС РФ также прямо не артикулировал свое несогласие с доводом СКЭС, что факт наличия сговора должен подтверждаться документарно.
--------------------------------
<9> См.: представление Председателя ВС РФ от 16.03.2020.
<10> См.: Постановление Президиума ВС РФ от 17.06.2020 по делу N 381-ПЭК19.
Наконец, из решения Суда даже не очевидно, о каких именно обстоятельствах, свидетельствующих о сговоре, идет речь (в Постановлении Президиума ВС РФ содержится лишь отсылка к конкретным листам и томам дела без раскрытия их содержания). Из решения СИП, которое и было поддержано Президиумом ВС РФ, косвенно следует, что в обоснование сговора истец заявлял об отсутствии у лицензионного договора внутригруппового характера на момент его заключения (хотя заниженный размер лицензионного вознаграждения ранее в отношениях этих же сторон предопределялся именно внутригрупповым характером сделки), а также о намеренном исключении из договора условия о возможности одностороннего ничем не обусловленного отказа от договора со стороны лицензиара, что было ранее предусмотрено аналогичными договорами между теми же сторонами. Однако из решения Президиума ВС РФ явно не вытекает, что Суд подразумевал именно эти обстоятельства.
Если обратиться к еще более ранней практике Верховного Суда, то можно увидеть, что менее чем за два года до принятия Постановления N 27 СКЭС в Определении N 305-ЭС16-3884 <11> исходила из совершенно других правовых позиций и политико-правовых предпосылок, чем те, что впоследствии были закреплены ВС РФ на уровне абстрактных разъяснений. В данном деле миноритарный участник общества с ограниченной ответственностью оспаривал договоры безвозмездного пользования земельными участками, заключенные между обществом и мажоритарным акционером. Информация о совершении этих сделок длительное время скрывалась от миноритария, несмотря на то что он запрашивал сведения о деятельности общества и даже обращался в суд в связи с уклонением от их предоставления. СКЭС встала на сторону миноритария, отметив, что не только общество, но и сам миноритарий имеет собственный косвенный интерес в оспаривании сделки, а потому срок исковой давности необходимо исчислять по участнику, а не по генеральному директору общества, т.е. не с момента совершения сделки. Иной подход, по мнению суда, ставил бы участников общества, не обладающих возможностью постоянно контролировать органы управления юридическим лицом, в заведомо невыгодное положение, сопряженное с невозможностью реальной защиты своих интересов.
--------------------------------
<11> См.: Определение СКЭС ВС РФ от 26.08.2016 N 305-ЭС16-3884.
В связи с этим очень интересно, как было бы разрешено аналогичное дело, если бы оно рассматривалось после выхода в свет Постановления N 27. Представляется, что с опорой на более поздние позиции суду следовало бы признать пропуск срока исковой давности миноритарием, поскольку по общему правилу такой срок нужно было бы отсчитывать с даты совершения сделки. Чтобы доказать обратное, миноритарию потребовалось бы представить доказательства сговора между мажоритарием и директором, что, вероятно, было бы сделать чрезвычайно трудно (особенно если бы суд потребовал представить документарные доказательства сговора, как это сделала СКЭС в Определении N 305-ЭС19-20584). Однако даже при успешном доказывании сговора срок исковой давности мог бы истечь задолго до того, как о соответствующих сделках узнал миноритарий: для этого мажоритарию было бы достаточно назначить на следующий день после совершения сделок другого подконтрольного себе генерального директора - в таком случае в соответствии с абз. 3 п. 2 Постановления N 27 срок исковой давности исчислялся бы по новому директору <12>.
--------------------------------
<12> См.: Определение СКЭС ВС РФ от 22.09.2020 N 304-ЭС20-5349.
Примечательно, что в одном из своих недавних Определений СКЭС исходила из того, что разъяснения об исчислении исковой давности по производным искам, содержащиеся в Постановлении N 27 (т.е. отсчет давности по генеральному директору, совершившему сделку, с исключением для случаев сговора), не подлежат применению к сделкам, совершенным до 01.01.2017 (т.е. до вступления в силу новых положений корпоративного законодательства об экстраординарных сделках) <13>. При этом важно учитывать, что само регулирование исковой давности применительно к косвенным искам не претерпело каких-либо изменений в рамках реформы экстраординарных сделок (по сути, его как не было, так и нет в настоящий момент). Соответственно, СКЭС тем самым фактически признала изменение в толковании при неизменности самих правовых норм, подлежащих толкованию.
--------------------------------
<13> См.: Сделки, представительство, исковая давность: постатейный комментарий к статьям 153 - 208 Гражданского кодекса Российской Федерации. С. 492 (автор комментария к ст. 174 - А.Г. Карапетов).
Возвращаясь к рассмотренным выше двум делам, следует отметить, что они очень наглядно иллюстрируют неудачность критерия наличия сговора как основания для исключения из общего правила об отсчете исковой давности по генеральному директору, заключившему сделку. Эта неудачность обусловлена следующими причинами:
а) сговор, будучи категорией, в наибольшей степени разработанной в доктрине и правоприменительной практике уголовного права, чрезвычайно трудно доказать на практике в условиях российского арбитражного и гражданского процесса, на что справедливо обращается внимание в доктрине <14>;
б) тем более сложно доказать сговор в условиях асимметрии информации, когда, например, с иском от имени общества обращается миноритарий (особенно с учетом тенденции к максимальному ограничению информационных прав миноритариев, которая наблюдается в российском корпоративном праве в последние годы);
в) указав на критерий сговора в п. 2 Постановления N 27, Пленум ВС РФ, к сожалению, не разъяснил, что следует понимать под сговором для целей отсчета исковой давности и каковы стандарты его доказывания (а также существуют ли какие-либо презумпции наличия сговора). В п. 18 того же документа Пленум, правда, говорит о презумпции осведомленности контрагента о крупном характере сделки и/или об отсутствии ее надлежащего одобрения (которая, как указывает Суд, включает в себя и сговор). Такая осведомленность предполагается, если контрагент, контролирующее его лицо или подконтрольное ему лицо является участником общества или контролирующего лица общества либо входит в состав органов общества или контролирующего лица общества. Однако вряд ли можно отождествлять презумпцию знания о крупном характере сделки и презумпцию наличия сговора (в том числе для целей отсчета исковой давности). Эти категории на кругах Эйлера могут образовывать лишь область частичного пересечения, что, собственно, вытекает и из буквального прочтения самого п. 18. При этом содержащаяся в нем формулировка обходит стороной вопрос о фактической аффилированности (за рамками фактического контроля). Кроме того, совершение крупной сделки не всегда и не обязательно может быть обусловлено сговором между генеральным директором и контрагентом общества;
г) даже при успешном доказывании факта сговора исключение, предусмотренное п. 2 Постановления N 27, вряд ли можно признать эффективным в ситуации, когда недобросовестное поведение генерального директора связано с недобросовестным поведением контролирующего участника, а замена директора, номинированного таким участником, носит технический характер;
д) даже при отсутствии сговора вменение обществу знания его генерального директора, выходящего за пределы своих полномочий или действующего недобросовестно, не является очевидным решением и вступает в противоречие с самим существом косвенного иска (что будет подробно рассмотрено и обосновано далее).
--------------------------------
<14> Подобная позиция, безусловно, являлась бы излишне буквальным толкованием разъяснений ВС РФ и вряд ли соответствовала бы их целям и принципу добросовестности. Как уже отмечалось, этот недостаток вызван, скорее всего, тем, что ВС РФ сконцентрировался на ситуациях недобросовестного поведения генерального директора, а не контролирующего участника и de facto подконтрольного ему генерального директора. Но нельзя исключить риск того, что суды нижестоящих инстанций воспримут и будут применять данные разъяснения буквально и излишне формально, как это зачастую бывает на практике.
Таким образом, с точки зрения российского права в настоящий момент можно говорить о следующих тенденциях в определении начального момента исчисления срока исковой давности по косвенным искам.
Во-первых, следует говорить о сосуществовании двух различных подходов применительно к двум разным типам косвенных исков. Если в случае с возмещением убытков с директоров ВАС РФ исходил из возможности множественного исчисления сроков исковой давности (отдельно по самой корпорации в лице директоров или контролирующего участника и отдельно по участникам), то в ситуации с экстраординарными сделками и сделками, оспариваемыми по ст. 174 ГК РФ, Верховный Суд, преследуя цель защиты третьих лиц, свел возможности исчисления срока исковой давности по участникам к минимуму (только при наличии сговора и если не было смены генерального директора). Связана ли разность в подходах с объективными различиями в данных категориях косвенных исков либо она обусловлена лишь отличающимися взглядами судей ВАС РФ и ВС РФ, можно лишь догадываться. Однако поскольку Постановление N 62 по ответственности директоров до сих пор сохраняет свою юридическую силу, обозначенное выше различие сохраняется.
Следует оговориться, что полного тождества здесь не могло бы быть и в силу объективных обстоятельств. В частности, директор может причинить обществу убытки не только путем совершения сделок. Например, он может быть виновен в совершении обществом публично-правовых нарушений (неуплата налогов или нарушение антимонопольного законодательства) или в ненадлежащей организации системы охраны, в результате чего было похищено ценное имущество. Очевидно, что в подобных случаях категория сговора может быть в принципе неприменима, так как отсутствует третье лицо, вовлеченное в противоправное поведение директора. Но самого по себе этого недостаточно, чтобы обосновать столь разные подходы: данное противоречие остается актуальным для ситуаций, когда директор совершает сделку, причиняющую обществу ущерб (т.е. когда имеются основания как для оспаривания сделки, так и для взыскания убытков), а применительно к ответственности директоров ВАС РФ вполне мог сформулировать более ограничительный подход и без опоры на категорию сговора (например, сказать, что срок исковой давности исчисляется по первому незаинтересованному директору и (или) участнику, о чем пойдет речь далее).
Во-вторых, существующие разъяснения высших судебных инстанций позволяют говорить об их мозаичности и, скорее, о стремлении разрешить конкретные казусы, нежели предложить какой-либо общий и универсальный алгоритм решения проблемы. Подтверждается это, в частности, изменчивостью судебной практики ВС РФ, которая исходила из диаметрально противоположных подходов применительно к оспариванию экстраординарных сделок, а также тем, что проанализированные ранее разъяснения в наибольшей степени применимы к недобросовестным директорам, но явно недостаточны в контексте оппортунистического поведения мажоритарных участников.
2. Возможные подходы к исчислению исковой давности по косвенным искам
Описав общую картину существующего положения дел по российскому праву, хотелось теперь на время абстрагироваться от него и посмотреть на вопрос шире - с точки зрения доктрины и зарубежного опыта. Итак, какие же существуют подходы к определению начального момента течения срока исковой давности по косвенным искам?
2.1. Две крайние позиции
Как уже отмечалось во введении, существует два наиболее радикальных политико-правовых решения, между которыми может находиться множество более нюансированных, сбалансированных и компромиссных.
Согласно первой крайней позиции срок исковой давности должен отсчитываться по первому лицу, которое, обладая правом действовать от имени общества, узнало или должно было узнать об основаниях для обращения с иском в защиту прав и законных интересов общества. Фактически это означает, что в абсолютном большинстве случаев исковая давность будет отсчитываться с момента совершения сделки или совершения действий, являющихся основанием для взыскания убытков с правонарушителя, поскольку соответствующие сделки и действия совершаются теми лицами, которые и обладают правом обратиться в суд с косвенным иском. То есть, по сути, речь идет о трансформации субъективной исковой давности в объективную, которая, однако, будет гораздо меньше, чем 10 лет. Именно такой логикой (за некоторыми исключениями) руководствовался Пленум ВС РФ в качестве общего правила применительно к экстраординарным сделкам в Постановлении N 27.
Очевидно, что подобный подход, обладая высокой степенью правовой определенности и широко защищая участников оборота, фактически делает беззащитными саму корпорацию и ее участников (особенно миноритарных) в случаях злоупотреблений со стороны директоров или контролирующих участников, особенно когда срок исковой давности является небольшим (например, один год, как это предусмотрено в российском праве для экстраординарных сделок), а правонарушители обладают возможностями скрывать информацию о соответствующих сделках и действиях. Тем самым фактически обесценивается смысл и предназначение косвенного иска, поскольку идея наделить директоров и участников хозяйственного общества таким иском преследует цель преодоления пассивности общества в лице не заинтересованных в его подаче лиц <15>.
--------------------------------
<15> См., напр.: Маковская А.А. Крупные сделки и сделки с заинтересованностью: анализ и комментарий Законов "Об акционерных обществах" и "Об обществах с ограниченной ответственностью". М., 2020. С. 257.
Согласно второй крайней позиции срок исковой давности по косвенному иску следует отдельно отсчитывать в отношении каждого лица, которое самостоятельно узнало или должно было узнать об основаниях для обращения в суд и обладает в соответствии с законодательством правом заявлять такой иск от имени корпорации. Применительно к российскому праву это означает сосуществование множества различных сроков исковой давности: отдельно для генерального директора, нового генерального директора, членов совета директоров, участников корпорации. При этом внутри этих категорий срок исковой давности также может отличаться, поскольку, например, разные участники могут узнать о соответствующих основаниях в разное время. Частично таким подходом руководствовался Пленум ВАС РФ в Постановлении N 62 в контексте ответственности директоров, разграничив сроки исковой давности, определяемые по участникам и по самому обществу.
Обозначенный выше подход известен и зарубежным правопорядкам. Так, по французскому праву в случае сокрытия факта причинения ущерба исковая давность по косвенному иску отсчитывается с момента, когда о нарушении узнали процессуальные истцы (в том числе участники корпорации) <16>. Аналогичную позицию можно встретить и в канадском праве, где срок исковой давности по косвенным искам начинает отсчитываться с момента, когда об основаниях для обращения в суд узнал процессуальный истец, а не сама корпорация, а именно ее управомоченные лица. Практика канадских судов знает примеры, когда, несмотря на истечение существенного времени, суд признавал право акционера на иск, отсчитывая срок исковой давности по акционеру, а не по корпорации <17>.
--------------------------------
<16> См.: Чичакян Р.А. Косвенные иски: сравнительно-правовой анализ Франции, Италии и России // Вестник гражданского права. 2018. N 5. С. 7 - 49.
<17> См.: Thompson R.W., Jeffers S.T., Chisholm C.L. The Limits of Derivative Actions: The Application of Limitation Periods to Derivative Actions // Alberta Law Review. 2012. Vol. 49. No. 3. P. 612 - 614.
Преимущества и недостатки второго подхода лежат на поверхности: защищая корпорацию и ее участников от злоупотреблений и предоставляя им значительный уровень комфорта в условиях асимметрии информации, он одновременно создает высокий уровень правовой неопределенности, поскольку позволяет применять различные сроки исковой давности к различным процессуальным истцам, что становится особенно опасным для оборота, когда участников корпорации много и речь идет о косвенном иске об оспаривании сделки. Соответственно, даже если среди ста участников один на протяжении длительного времени не знал и не должен был знать об основаниях для заявления косвенного иска, вероятность судебного процесса будет продолжать существовать до тех пор, пока не истечет объективный срок исковой давности, составляющий по российскому праву 10 лет.
Такой подход порождает и ряд других практических сложностей. Например, судебная практика по косвенным искам исходит из позиции, согласно которой приобретатель акций или долей вправе заявить косвенный иск, даже если на момент совершения ответчиком действий, являющихся основанием для иска, он еще не приобрел акции или доли. Однако в таком случае исковая давность отсчитывается по правопредшественнику этого участника (т.е. по предыдущему участнику) (см., напр., п. 10 Постановления N 62). В ситуации, когда акции или доли приобретаются у нескольких продавцов, это может приводить к значительным трудностям <18>. Действительно, если в рамках конкретного спора окажется, что у разных продавцов субъективная исковая давность отличается (например, при приобретении акций или долей одновременно у мажоритарного и миноритарного участников, обладающих различной степенью осведомленности о состоянии дел в обществе), то довольно трудно обосновать критерий, которым должен будет руководствоваться суд. Еще более сложной будет ситуация при приобретении акций публичного акционерного общества, так как зачастую окажется невозможно даже установить, у кого именно приобрел акционер свои акции (у тех, кто обладал или должен был обладать соответствующим знанием, или нет).
--------------------------------
<18> См.: Маковская А.А. Указ. соч. С. 265.
2.2. Доктрина неблагоприятного доминирования
Поскольку первый из обозначенных выше подходов не решает проблему конфликта интересов, являющуюся неизбежным атрибутом косвенных исков, а второй подход наносит значительный удар по состоянию правовой определенности различных субъектов права, в зарубежной доктрине и правоприменительной практике предпринимались попытки прийти к более сбалансированной позиции. Наиболее активная дискуссия по этому вопросу возникла в североамериканской доктрине, что не вызывает удивлений, поскольку именно там косвенные иски получили наиболее широкое распространение на практике, в отличие от континентальной Европы, где количество косвенных исков значительно меньше и преобладают иные способы защиты прав и интересов корпорации и ее участников <19>.
--------------------------------
<19> См.: Gelter M. Why do Shareholder Derivative Suits Remain Rare in Continental Europe? // Brooklyn Journal of International Law. 2012. Vol. 37. Iss. 3. P. 843 - 892; Idem. Mapping Types of Shareholder Lawsuits across Jurisdictions // Research Handbook on Shareholder Litigation by J. Erickson, S. Griffith, D. Webber and V. Winship. 2018. Fordham Law Legal Studies Research Paper No. 3011444. ECGI - Law Working Paper No. 363/2017. URL: https://ssrn.com/abstract=3011444.
В качестве ответа на потребность в тонкой настройке правил об исчислении срока исковой давности применительно к косвенным искам в американской юридической науке и судебной практике была выработана доктрина неблагоприятного доминирования (adverse domination doctrine). Ее суть состоит в следующем. Если корпорация находится под контролем тех директоров, которые причинили ей вред, было бы неразумно ожидать, что корпорация заявит требования о защите против таких лиц, а потому течение срока исковой давности по косвенному иску не может начаться до тех пор, пока осуществляется такой контроль <20>. Верховный суд Западной Вирджинии в решении по делу Clark v. Milam (1994) дал следующее определение доктрины: "...неблагоприятное доминирование является доктриной права справедливости, в соответствии с которой начало течения срока исковой давности по требованиям корпорации в отношении исполнительных директоров, членов совета директоров, юристов и бухгалтеров откладывается на тот срок, в течение которого корпорация находится под контролем лиц, действовавших в противоречии с ее интересами" <21>.
--------------------------------
<20> См.: Thompson R.W., Jeffers S.T., Chisholm C.L. Op. cit. P. 616; Baughman M.E. Defining the Boundaries of the Adverse Domination Doctrine: Is There Any Repose for Corporate Directors? // University of Pennsylvania Law Review. 1995. Vol. 143. P. 1065 - 1066.
<21> Clark v. Milam, 452 S.E. 2d 714 (W. Va. 1994).
Любопытно, что исторически толчок к применению данной доктрины судами дал банковский кризис в США в 1980-х и 1990-х гг., когда требования к директорам в связи с нарушением ими фидуциарных обязанностей заявлялись Федеральной корпорацией по страхованию вкладов (Federal Deposit Insurance Corporation, FDIC). Одним из поворотных стало решение суда по делу FDIC v. Bird (1981), где суд не согласился с директорами Banco Credito, которые в качестве возражения заявляли, что срок исковой давности должен исчисляться с момента, когда ими от имени банка совершались сделки, причинившие ущерб банку. Суд согласился с доводами FDIC, ссылавшуюся на тот факт, что директора-ответчики контролировали положение дел в банке, что исключало возможность заявления соответствующих исков <22>.
--------------------------------
<22> FDIC v. Bird, 516 F. Supp. 647 (D.P.R. 1981).
В качестве обоснования доктрины неблагоприятного доминирования в науке и судебной практике обычно приводятся три аргумента <23>:
1) проводится аналогия с недееспособными физическими лицами. В период контроля, осуществляемого директорами, совершившими правонарушение, корпорация в вопросах принятия решений о судебной защите своих прав против контролирующих корпорацию директоров подобна недееспособному лицу (disability argument);
2) следующий аргумент вытекает из информационной асимметрии между директорами-правонарушителями и остальными незаинтересованными лицами. Поскольку информация о правонарушении находится в руках контролирующих корпорацию директоров и они не обладают стимулами к ее раскрытию, эффективная защита посредством косвенного иска вплоть до момента смены контроля невозможна (concealment argument);
3) поскольку (и до тех пор, пока) корпорация находится под контролем директоров-правонарушителей, она не может рассматриваться в качестве лица, которое знало или должно было знать о нарушении своих прав. Этот аргумент используется по аналогии с правилами, применимыми к агентским отношениям (discovery rule argument). Верховный суд Западной Вирджинии в упомянутом ранее деле Clark v. Milam отметил следующее: "Корпорация "знает" или "способна знать" то, что знают ее исполнительные директора или члены совета директоров. Но когда они действуют против интересов корпорации, их знание, подобно знанию агента, действующего против своего принципала, не может быть вменено корпорации".
--------------------------------
<23> См.: Dore M.G. Statutes of Limitation and Corporate Fiduciary Claims: A Search for Middle Ground on the Rules/Standards Continuum // Brooklyn Law Review. 1997. Vol. 63. Iss. 3. P. 741 - 754; Thompson R.W., Jeffers S.T., Chisholm C.L. Op. cit. P. 616 - 617.
Следует сказать, что сама по себе данная доктрина, хотя в целом и была воспринята в США, является предметом бурных дискуссий, а нюансы ее понимания и применения могут существенно отличаться в зависимости от штата (в судебной практике) или позиции ученого (в доктрине). В частности, отсутствует единое понимание следующих вопросов: 1) можно ли говорить о прекращении контроля со стороны правонарушителей в тот момент, когда совет директоров начинает состоять из большинства не вовлеченных в правонарушение, а потому незаинтересованных директоров (majority disinterested directors test), либо в тот момент, когда в корпорации появился хотя бы один незаинтересованный директор (complete domination test) <24>; 2) должна ли доктрина неблагоприятного доминирования применяться только к умышленным нарушениям либо она также применима к неосторожным и грубо неосторожным нарушениям <25>; 3) должна ли доктрина применяться только к косвенным искам о возмещении директорами убытков либо она также актуальна для косвенных исков против третьих лиц <26>. В зависимости от решения этих вопросов можно вести речь о широкой или узкой сфере применения доктрины неблагоприятного доминирования.
--------------------------------
<24> См.: Thompson R.W., Jeffers S.T., Chisholm C.L. Op. cit. P. 616 - 617; Baughman M.E. Op. cit. P. 1099 - 1107.
<25> См.: Dore M.G. Op. cit. P. 756 - 758; Thompson R.W., Jeffers S.T., Chisholm C.L. Op. cit. P. 618 - 619.
<26> См.: Dore M.G. Op. cit. P. 758 - 759; Baughman M.E. Op. cit. P. 1109 - 1110.
На наш взгляд, говоря о доктрине неблагоприятного доминирования и о возможностях ее применения за пределами США, следует учитывать, что она в значительной степени возникла в специфических условиях американского корпоративного права. Акцент на совете директоров и незаинтересованных директорах обусловлен двумя важными факторами. Во-первых, поскольку США относится к системе с низким уровнем концентрации акционерного капитала, характеризующейся отделением собственности от контроля, совет директоров здесь наделен предельно широкими полномочиями и играет ключевую роль в корпоративном управлении. В то же время в странах с высоким уровнем концентрации акционерного капитала роль акционеров и собрания акционеров гораздо более значима, в том числе в вопросах защиты нарушенных прав.
Во-вторых, важно принимать во внимание, что американское право существенно ограничивает права акционеров по инициированию судебных процессов от имени корпорации. Чтобы подать косвенный иск, акционер предварительно должен получить согласие совета директоров. Если совет директоров голосует против, то акционер может оспорить такое решение, но позиция совета директоров подлежит защите правилом делового решения, а сам акционер должен доказать, что оно было принято недобросовестно. Акционер вправе не обращаться за одобрением совета директоров, но в таком случае ему потребуется представить суду убедительные и конкретные доказательства того, что такое обращение изначально было бы тщетным, а члены совета директоров не могли быть независимыми в своих суждениях. При этом акционеры при обосновании такой позиции лишены очень сильного процессуального средства раскрытия доказательств ответчиком (discovery), которое является важнейшим инструментом преодоления асимметрии информации в процессах по косвенным искам <27>.
--------------------------------
<27> См.: Baughman M.E. Op. cit. P. 1095 - 1099.
Таким образом, возможности акционеров по успешному обращению в суд от имени корпорации в обход совета директоров существенно ограничены, что делает совет директоров едва ли не безальтернативным центром принятия решений по вопросам защиты интересов корпорации в суде. Именно эта мысль приводится в американской правовой доктрине как основной аргумент против идеи о том, что исковую давность можно было бы отсчитывать с момента, когда о соответствующих основаниях для иска узнали акционеры (т.е. не дожидаясь смены контроля над советом директоров) <28>. Однако данный аргумент не является столь острым и актуальным для некоторых других юрисдикций, в которых акционеры наделены более широкими правами по обращению в суд с косвенным иском, в частности для России. Так, в нашей стране установлен только количественный порог в 1% по оспариванию экстраординарных сделок <29>, а также по требованиям о привлечении директоров акционерных обществ к ответственности <30>, но отсутствует требование по получению предварительного одобрения со стороны органов управления корпорацией.
--------------------------------
<28> Ibid.
<29> См.: п. 6 ст. 79 и п. 1 ст. 84 Закона об АО, а также п. 6 ст. 45 и п. 4 ст. 46 Закона об ООО.
<30> См.: п. 5 ст. 71 Закона об АО. Стоит отметить, что применение к акционерам порога в 1% по требованиям о привлечении директоров акционерных обществ к ответственности является неоднозначным вопросом. Пункт 1 ст. 65.2 ГК РФ не содержит таких ограничений для участников корпораций. Не установлены они и ст. 44 Закона об ООО применительно к требованиям участников о привлечении директоров ООО к ответственности.
Еще один недостаток доктрины неблагоприятного доминирования состоит в том, что временной интервал между совершением противоправного действия и сменой контроля над советом директоров может быть достаточно длительным, что, в свою очередь, может создать негативный эффект с точки зрения правовой определенности и стабильности оборота.
В то же время понимание и критическое восприятие доктрины неблагоприятного доминирования может быть чрезвычайно полезным, поскольку она основана на относительно универсальном критерии для определения момента начала исчисления срока давности, а также на идее достижения баланса: недопущение множественности при исчислении срока исковой давности и учет природы и специфики косвенного иска, для которого характерен конфликт интересов.
2.3. Исчисление срока исковой давности по первому незаинтересованному лицу
Доктрина неблагоприятного доминирования не лишена недостатков, и в качестве альтернативы ей в штате Делавэр получил развитие иной подход. Его суть состоит в том, что, если акционеры, обладающие правом заявлять косвенный иск от имени корпорации, узнали о соответствующих основаниях до того, как совершившие нарушения директора утратили контроль над ней, доктрина неблагоприятного доминирования не подлежит применению, а срок исковой давности следует исчислять именно по акционерам.
Наиболее основательно этот подход был выражен в деле Re Marvel Entertainment Group (2002) <31>. В нем акционерами был заявлен косвенный иск против мажоритария и директоров корпорации, поскольку в мае 1993 г. корпорация заключила соглашение о распределении налоговых доходов (tax sharing agreement), которое было выгодно для мажоритарного акционера в ущерб интересам корпорации. В качестве начального момента исчисления срока исковой давности истцы указывали на апрель 1997 г., когда ответчики утратили контроль над корпорацией. Вместе с тем информация о договоре была публично раскрыта корпорацией задолго до этого момента, а акционеры-истцы имели возможность заявить косвенный иск, не дожидаясь смены контроля. Суд согласился с аргументами ответчиков и отказался применять доктрину неблагоприятного доминирования, отметив, что "с момента раскрытия акционерам фактов причинения вреда юридическое лицо более не остается без возможностей правовой защиты против контролирующих его лиц, поскольку акционеры обладают знанием и имеют право защищать нарушенные права корпорации, а потому отсутствуют причины откладывать начало течения срока исковой давности" <32>.
--------------------------------
<31> См.: Re Marvel Entertainment Group, Inc., 273 B.R. 58 (D. Del. 2002).
<32> Ibid.
Другой пример проявления подобной логики, хотя и в ином контексте (применительно к ситуации смены директора), можно найти в Италии. Согласно итальянскому праву срок исковой давности по косвенному иску течет с момента прекращения полномочий директора <33>. Как уже отмечалось, частично такая позиция, связывающая отсчет исковой давности со сменой директора, отражена и в российской судебной практике: в п. 10 Постановления N 62 об ответственности директоров и в п. 2 Постановления N 27 об оспаривании экстраординарных сделок (при наличии сговора).
--------------------------------
<33> См.: Чичакян Р.А. Указ. соч.
Хотя примеры, приведенные выше, отличаются, в их основу положена общая логика: 1) течение срока исковой давности начинается с момента, когда об основании для обращения в суд от имени корпорации узнало первое лицо, не заинтересованное в уклонении от подачи косвенного иска (далее для целей настоящей статьи - незаинтересованное лицо); 2) такому лицу в силу закона предоставлено право обращаться в суд с косвенным иском.
Преимущества подобного подхода очевидны. С одной стороны, он позволяет отложить начало течения срока исковой давности на тот период, пока об основаниях для косвенного иска знают исключительно лица, не заинтересованные в его подаче. С другой стороны, он исключает течение множества субъективных исковых давностей, а также нивелирует основной негативный аспект доктрины неблагоприятного доминирования, состоящий в том, что смена контроля может произойти гораздо позже, чем управомоченные независимые лица узнают об основаниях реализации прав на защиту.
При этом важно учитывать, что в зависимости от фактических обстоятельств дела фигура первого незаинтересованного лица может быть различной. Так, принцип отсчета исковой давности с момента смены генерального директора может быть эффективным в случае, когда недобросовестные действия совершает исключительно предыдущий директор и если до этого момента отсутствовали иные незаинтересованные лица, которые могли бы подать косвенный иск. Если же такой директор действовал в сговоре с мажоритарным акционером, смена директора носит технический характер и новый директор, номинированный тем же мажоритарием, продолжает быть de facto подконтрольным ему, то, очевидно, говорить о незаинтересованности и независимости нового директора в его суждении о необходимости инициирования защиты прав общества не приходится. Таким образом, принцип отсчета исковой давности по первому незаинтересованному и управомоченному лицу мог бы являться разумным и сбалансированным политико-правовым решением, но только когда он сформулирован абстрактно в качестве общего алгоритма, но не когда частные примеры его проявления возводятся в ранг общего правила.
2.4. Решение вопроса через концепцию представительства
Проблематика исчисления исковой давности по косвенным искам в настоящий момент не является популярной и глубоко разработанной в российско-правовой доктрине. В одной из немногих работ, специально посвященных этой теме и написанных А.А. Кузнецовым в формате комментария к Определению N 305-ЭС16-3884, анализ данной проблематики проводится в том числе через призму представительской концепции, т.е. не только в политико-правовом, но и в догматическом разрезе <34>.
--------------------------------
<34> См.: Кузнецов А.А. Исковая давность по косвенному иску участника. Комментарий к Определению Судебной коллегии по экономическим спорам ВС РФ от 26.08.2016 N 305-ЭС16-3884 // Вестник экономического правосудия РФ. 2016. N 11. С. 11 - 18.
В целом обращение к представительской концепции выглядит совершенно обоснованным и разумным и находит свое подтверждение в законе. В соответствии с п. 1 ст. 65.2 ГК РФ участники корпорации вправе требовать возмещения убытков и признания некоторых категорий сделок недействительными, действуя от имени корпорации. При этом в законе содержится прямая отсылка к п. 1 ст. 182 ГК РФ, закрепляющему общие положения о представительстве. Кроме того, хотя de lege lata ГК РФ явно не указывает на представительскую природу полномочий генерального директора, она подтверждается (пусть и с некоторыми изъятиями) ВС РФ <35>. Соответственно, нет оснований полагать, что, заявляя иск от имени корпорации, ее единоличный исполнительный орган действует не в качестве представителя. Наконец, несмотря на то, что п. 4 ст. 65.3 ГК РФ, предусматривающий право членов коллегиального органа управления подавать косвенные иски от имени корпорации, не содержит прямую ссылку на нормы о представительстве, представляется, что по аналогии закона п. 1 ст. 182 ГК РФ должен применяться и к ним (п. 1 ст. 65.2 и п. 1 ст. 6 ГК РФ).
--------------------------------
<35> См.: п. 121 Постановления Пленума ВС РФ от 23.06.2015 N 25 "О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации" (далее - постановление N 25).
Одна из ключевых проблем, возникающих в связи с применением норм о представительстве к косвенным искам, состоит в том, что при буквальном их применении срок исковой давности всегда будет исчисляться с момента совершения сделки или фактического причинения убытков (поскольку лицо, причиняющее обществу убытки или совершающее сделки в нарушение закона или устава общества, действует от его имени, а лица, заявляющие косвенный иск от имени общества (т.е. лишь в качестве его представителей), не могут обладать собственным субъективным сроком исковой давности). Именно такой логикой руководствовались суды апелляционной и кассационной инстанций в упомянутом выше деле. Комментируя его, А.А. Кузнецов справедливо указал на неправильность прямолинейного применения ссылки на ст. 181 ГК РФ. При этом, обосновывая иной подход с позиции представительской теории, автор отметил, что недобросовестный директор, злоупотребляющий своими правами, выходит за пределы своего полномочия, а потому его знание не должно вменяться обществу <36>. Аналогичной позиции придерживается и ВС РФ в отношении представительства интересов недееспособного или ограниченного в дееспособности гражданина. Согласно разъяснениям ВС РФ, если права лиц, не обладающих полной дееспособностью, нарушены их законным представителем, то срок исковой давности по требованиям к последнему, в том числе о взыскании убытков, исчисляется либо с момента, когда о таком нарушении узнал или должен был узнать иной законный представитель, действующий добросовестно, либо с момента, когда представляемому стало известно или должно было стать известно о нарушении его прав и он стал способен осуществлять защиту нарушенного права в суде <37>.
--------------------------------
<36> См.: Кузнецов А.А. Указ. соч. С. 14.
<37> См.: п. 2 Постановления Пленума ВС РФ от 29.09.2015 N 43 "О некоторых вопросах, связанных с применением норм Гражданского кодекса Российской Федерации об исковой давности".
В то же время следует учитывать, что выработка оптимального подхода к исчислению исковой давности по косвенным искам должна производиться прежде всего с опорой на политико-правовые критерии. Представительская теория может предоставлять очень полезные инструменты догматического обоснования того или иного политико-правового решения, но сама по себе не может предопределять его. Так, предложенный Пленумом ВС РФ в Постановлении N 27 дифференцированный подход к исчислению исковой давности в зависимости от наличия сговора, очевидно, обусловлен именно политико-правовым выбором. Как было отмечено выше, совершая сделку в нарушение закона или устава, директор выходит за пределы своих полномочий и его действия с точки зрения представительской теории не должны вменяться юридическому лицу. Однако с учетом потребности в защите стабильности оборота ВС РФ в качестве общего правила исходит из того, что действия и знания директора, совершившего сделку, все-таки должны вменяться обществу, если не доказан сговор.
Таким образом, ключевыми в данном вопросе являются именно политико-правовые аргументы, основанные на необходимости прийти к эффективному и справедливому решению, которое позволило бы достигнуть баланса между интересами участников корпорации и интересами третьих лиц.
3. Предлагаемый автором подход
3.1. Концепция первого незаинтересованного лица как наиболее оптимальное решение
С учетом проведенного во втором разделе настоящей статьи анализа представляется, что наиболее оптимальным и сбалансированным применительно к российскому праву являлся бы подход, согласно которому срок исковой давности по косвенным искам должен исчисляться с момента, когда об основаниях для его подачи и о надлежащем ответчике узнало или должно было узнать первое незаинтересованное лицо, обладающее правом обращения с косвенным иском. При этом под заинтересованным лицом должно пониматься такое лицо, которое либо (1) прямо или косвенно извлекло или извлекает преимущества из сделки или действия, в связи с которым заявляется соответствующее требование, либо (2) само их совершило, либо (3) в силу своего положения связано с таким лицом или непосредственно зависит от него или находится с ним в сговоре, а потому не заинтересовано в обращении в суд. При таком понимании к заинтересованным лицам, в частности, будут относиться совершивший сделку или противоправное действие директор, контролирующий участник (если он сам причинил обществу ущерб или извлек преимущества из недобросовестного поведения директора), новый директор или член совета директоров, если он связан с контролирующим акционером (например, номинировавшим его и/или голосовавшим за его назначение) <38>, совершившим противоправные действия, аффилированные лица вышеперечисленных лиц.
--------------------------------
<38> Здесь могут возникать достаточно сложные и тонкие с точки зрения юридической квалификации ситуации. Например, когда речь идет о кумулятивном голосовании в отношении члена совета директоров или формальном голосовании акционера совместного предприятия за директора, номинированного другим акционером, в соответствии с условиями корпоративного договора. Представляется, что в таких случаях ключевым является факт установления противоправных действий предыдущего директора в интересах контролирующего участника. Если такой факт установлен и позиция контролирующего участника имеет ключевое значение для целей назначения нового директора (неважно, в какой форме - в виде номинирования, голосования за назначение или иным образом, скажем на основании корпоративного договора), то заинтересованность нового директора должна презюмироваться. Применительно к кумулятивному голосованию за избрание членов совета директоров, вероятно, следует учитывать распределение голосов при голосовании (например, в некоторых случаях можно точно увидеть, что за определенных директоров голосовал мажоритарий, а за остальных директоров - миноритарии), степень влияния голоса мажоритария (даже если за одну кандидатуру отдали голоса и мажоритарий, и миноритарии, как правило, возможно установить, был бы избран такой директор, если бы при наличии голосов миноритариев мажоритарий не проголосовал за него), а также принимать во внимание доказательства фактической взаимосвязи между контролирующим участником и новым директором.
Также важно, что, хотя в некоторых случаях лицо может не извлекать преимущества из своего противоправного поведения, оно тем не менее для целей определения исковой давности тоже должно признаваться заинтересованным лицом. Например, директор, нарушающий обязанность действовать разумно или совершающий крупную сделку при отсутствии конфликта интересов и на рыночных условиях, может не иметь никакой личной выгоды в таких действиях. Однако он также не может рассматриваться как лицо, не заинтересованное в воздержании от подачи косвенного иска, поскольку инициирование им судебной процедуры может привести к привлечению его к ответственности перед обществом (в том числе в связи с нарушением правил одобрения сделок, если в удовлетворении иска об оспаривании сделки будет отказано).
Таким образом, предлагается вместо возведения конкретного казуистичного решения в ранг общего правила предусмотреть общий алгоритм, который будет раскрываться в каждом конкретном деле с учетом его уникальных обстоятельств. Хотя подобный алгоритм, безусловно, тоже потребует от суда учета всех уникальных фактических обстоятельств дела и фактических отношений между директорами, участниками и иными вовлеченными лицами, например отношений между директором и контролирующим участником, он, однако, будет основан на более общем и фундаментальном критерии заинтересованности лица. Так, если прежний директор действовал недобросовестно, совершал убыточные сделки с заинтересованностью, но при этом конфликт интересов был только на стороне самого директора без вовлечения контролирующего участника и иных лиц, входящих в органы управления, то в роли первого незаинтересованного лица может выступить и новый директор, и контролирующий участник, и член совета директоров (в зависимости от того, чье знание возникло или должно было возникнуть раньше).
Если же в совершение сделки или противоправных действий был вовлечен контролирующий участник (как это было в Определении N 305-ЭС16-3884), то представляется обоснованным исходить из презумпции заинтересованности самого контролирующего участника, а также номинированного (избранного) им впоследствии генерального директора или члена совета директоров, поскольку смена директора в таком случае может носить исключительно технический характер с целью как можно более быстрого истечения срока исковой давности. В подобной ситуации, скорее всего, первым незаинтересованным лицом окажется миноритарий или номинированный им член совета директоров.
3.2. Основные преимущества и недостатки предлагаемого подхода
В отличие от определения срока исковой давности по каждому процессуальному истцу, концепция первого незаинтересованного управомоченного лица позволяет исключить проблему множественности сроков исковой давности, которая наносит существенный удар по правовой определенности, стабильности оборота и интересам третьих лиц. В то же время решается и проблема конфликта интересов, вытекающая из самого существа косвенного иска, поскольку исчисление срока исковой давности по тем лицам, которые являются заинтересованными в воздержании от обращения в суд, в условиях асимметрии информации и возможности ее сокрытия делало бы косвенный иск не работающей на практике конструкцией и противоречило бы самому его существу.
Обоснованным данный подход представляется и с точки зрения представительской теории. Знание или долженствование знания недобросовестного представителя, выходящего за пределы своих полномочий, а также знание представителя, вовлеченного в выход за пределы полномочий другим представителем или извлекающего из этого преимущества, не должно вменяться обществу. Однако как только такое знание приобретает или должен был приобрести первый незаинтересованный представитель, оно считается вмененным обществу.
Вместе с тем концепция первого незаинтересованного лица не лишена недостатков. Основная проблема состоит в том, что при множественности незаинтересованных лиц первое узнавшее об основании для обращения в суд лицо может проявить пассивность. При этом такое лицо может не руководствоваться какими-либо недобросовестными мотивами, но, например, неверно оценивать возможные убытки корпорации или просто проявлять безразличие.
Стоит отметить, что хотя данная проблема и существует, ее не следует преувеличивать. Если безразличие и пассивность проявил новый генеральный директор или член совета директоров, то его поведение может стать предметом для самостоятельного иска о привлечении к ответственности в связи с нарушением фидуциарных обязанностей (ст. 53.1 ГК РФ). Сам факт потенциальной ответственности, а также существенно возросшая в последние годы практика привлечения директоров к ответственности не могут не оказывать влияния на поведение директора. Если же первым незаинтересованным информированным лицом стал участник общества, не являющийся контролирующим, то хотя на такого участника фидуциарные обязанности и не распространяются в силу закона, но существующая в судебной практике тенденция к объективации момента знания или его долженствования у всех участников <39> также минимизирует остроту проблемы, сводя ее к незначительному числу исключительных случаев.
--------------------------------
<39> Пункт 3 Постановления N 27 предусматривает следующие объективные критерии: 1) публичное раскрытие информации обществом в соответствии с законодательством о рынке ценных бумаг; 2) проведение годового общего собрания, если из предоставленной в собранию информации можно было узнать о совершении оспариваемой сделки; 3) пассивное поведение участника (длительное неучастие в общих собраниях участников и отсутствие запросов информации о деятельности общества).
Таким образом, с учетом приведенных аргументов недостатки концепции первого незаинтересованного лица представляются менее существенными по сравнению с теми негативными для правовой определенности и стабильности оборота последствиями, к которым мог бы привести иной подход, предполагающий множественность сроков исковой давности, применяемых отдельно к разным процессуальным истцам.
В то же время, чтобы еще больше сбалансировать применение данного подхода, de lege ferenda можно было бы рассмотреть возможность установления специального сокращенного объективного срока исковой давности применительно к производным искам (или только к производным искам об оспаривании сделок). Общий объективный срок исковой давности, который начнет применяться с 2023 г., является достаточно большим - 10 лет (п. 2 ст. 196 ГК РФ).
3.3. Общий или дифференцированный подход к разным типам косвенных исков?
В завершение хотелось бы обратиться ко второму вопросу, поставленному во введении к настоящей статье. Должен ли de lege ferenda принцип отсчета исковой давности по первому незаинтересованному лицу применяться универсально к требованиям об оспаривании экстраординарных сделок (а также сделок в порядке ст. 174 ГК РФ) и к требованиям о возмещении убытков в связи с нарушением фидуциарных обязанностей действовать добросовестно и разумно?
На первый взгляд существует достаточно сильный аргумент для отрицательного ответа на этот вопрос в связи с тем, что политико-правовые ставки в подобных ситуациях могут быть различными. В случае с оспариванием экстраординарных сделок важнейшим фактором является стабильность оборота и защита третьих лиц. А потому имеет право на жизнь точка зрения, согласно которой правила исчисления исковой давности при оспаривании экстраординарных сделок должны быть более ограничительными (например, срок должен исчисляться с момента совершения сделки), а при возмещении убытков - более мягкими (например, исчисление исковой давности по каждому процессуальному истцу отдельно). Сложившаяся к настоящему моменту судебная практика исходит именно из такой логики, основанной на дифференциации (см. раздел 1 настоящей статьи). Сторонники этого подхода имеются и в зарубежной доктрине <40>. Несмотря на его кажущуюся привлекательность и изящность, на поверку он оказывается не столь очевидным.
--------------------------------
<40> См.: Dore M.G. Op. cit. P. 758, 759, 781 - 783.
Разграничение двух типов косвенных исков в зависимости от наличия или отсутствия третьих лиц является чрезмерным упрощением. Директора (как одни из потенциальных ответчиков по требованиям о возмещении убытков), несмотря на то что действуют в обороте от имени корпорации, во внутренних отношениях сами выступают в качестве третьих лиц по отношению к ней, хотя такие отношения и требуют применения повышенных стандартов оценки поведения директоров, что выражается в концепции фидуциарных обязанностей. Подобно тому, как широкая и неограниченная практика оспаривания экстраординарных сделок способна подорвать оборот, неограниченный механизм привлечения директоров к ответственности может привести к снижению стимулов к осуществлению ими деятельности по управлению корпорациями и принятию решений в условиях риска, являющегося обычным для такого рода деятельности. При этом следует учитывать, что директора несут ответственность не только за недобросовестные, но и за неразумные действия, в которых отсутствует какой-либо элемент злой воли. Именно поэтому, если нормы об оспаривании сделок, совершенных директором от имени корпорации, содержат специальные правила, направленные на защиту третьих лиц (например, необходимость доказать знание или его долженствование у третьего лица), применительно к институту ответственности директоров российские и зарубежные суды применяют правило делового решения (business judgment rule), призванное защитить директора от оценки целесообразности принятого им решения с коммерческих позиций и образующее своего рода иммунитет для директора <41>.
--------------------------------
<41> См., напр.: McMillan L. The Business Judgment Rule as an Immunity Doctrine // William & Mary Business Law Review. 2013. Vol. 2. Iss. 4. P. 521 - 574.
Применительно к ответственности директоров за нарушение фидуциарных обязанностей следует также учитывать, что в настоящий момент практика применения соответствующих норм далека от сбалансированного подхода, что создает риски привлечения к ответственности даже добросовестных и разумных директоров. Так, согласно сложившейся в настоящий момент судебной практике, директор не освобождается от ответственности, даже если он предварительно добросовестно раскрыл информацию о своих предполагаемых действиях и такие действия были одобрены общим собранием участников <42>.
--------------------------------
<42> См.: п. 16 Обзора судебной практики по некоторым вопросам применения законодательства о хозяйственных обществах, утв. Президиумом ВС РФ 25.12.2019; определение СКЭС ВС РФ от 17.09.2019 N 305-ЭС19-8975; п. 7 Постановления N 62. Более подробный доктринальный анализ данной проблематики см.: Чупрунов И.С. Влияние одобрения акционеров на ответственность директора перед корпорацией. Развернутый комментарий к Определению Судебной коллегии по экономическим спорам ВС РФ от 17.09.2019 N 305-ЭС19-8975 // Вестник экономического правосудия РФ. 2020. N 7. С. 112 - 167.
Другой пример - ответственность директоров в случае привлечения корпорации к публично-правовой ответственности. Правовая позиция, закрепленная в п. 4 Постановления N 62, дала импульс к очень широкому и зачастую некритическому применению судами института ответственности директоров в данной сфере. Фактически это привело к тому, что такая ответственность постепенно превращается в автоматическое регрессное требование общества к директору по публично-правовым санкциям без учета реальной вовлеченности директора в соответствующие процессы, а также возможности директора контролировать риски (что особенно актуально для крупных корпораций с иерархичной структурой управления и т.д.) <43>. Таким образом, к ответственности в текущих условиях может быть привлечен даже добросовестный директор, который выполнил все корпоративные процедуры, добросовестно раскрыл информацию участникам корпорации и предпринял разумные меры предосторожности и заботы о делах корпорации. При этом в условиях неоднозначной и противоречивой судебной практики добросовестному директору зачастую достаточно трудно оценить вероятность материализации рисков привлечения к ответственности, что также не способствует правовой определенности его положения.
--------------------------------
<43> Подробнее разбор соответствующей судебной практики см.: Степанов Д.И., Михальчук Ю.С. Ответственность директора перед корпорацией за причиненные ей убытки в судебной практике. М., 2018.
Здесь, однако, следует оговориться, что удлиненный срок исковой давности может в некоторых случаях оказывать более негативное воздействие именно в контексте оспаривания экстраординарных сделок. Это связано с тем, что с течением времени актив, в отношении которого была совершена оспариваемая сделка, может быть неоднократно отчужден, а потому под угрозой оказываются цепочка сделок и участвующие в них третьи лица. Иными словами, в данной ситуации возможен мультипликационный эффект. В случае же с привлечением директоров к ответственности речь в основном идет об увеличении продолжительности неопределенного положения директора, причем даже тогда, когда он действовал добросовестно и предпринимал разумные меры предосторожности и заботы (см. предыдущий абзац). В конечном счете обе проблемы сводятся прежде всего к проблеме несовершенства норм соответствующих правовых институтов и практики их применения: в случае с экстраординарными сделками речь идет о механизмах защиты добросовестного приобретателя, а в случае с ответственностью директоров - о неопределенности в отношении ответственности директоров за некоторые типы причинения ущерба корпорации. Соответственно, решать их нужно не через корректировку правил об исчислении субъективной исковой давности, а прежде всего через совершенствование самих норм о защите добросовестного приобретателя (об ответственности директоров) и практики их применения (подробнее см. ниже).
Не следует забывать и о том, что цель института исковой давности гораздо шире защиты третьих лиц по недействительным сделкам. Исковая давность защищает потенциальных ответчиков от необоснованных и несправедливых судебных решений, принятых в условиях, когда значительная часть доказательств уже могла быть утрачена, а многие обстоятельства с течением времени были забыты. Истец же, напротив, стимулируется к проявлению активности и заинтересованности в защите своих прав. Именно поэтому институт исковой давности применим в различных подотраслях и институтах гражданского права, включая деликты, даже если они совершены с умыслом. Для тех же случаев, когда потенциальный истец не знал и не должен был знать о нарушении своих прав, но с момента возникновения основания для иска прошло слишком много времени, для сбалансирования интересов сторон существуют нормы об объективной исковой давности.
В то же время излишне ограничительный подход к исчислению исковой давности при оспаривании экстраординарных сделок, которого в настоящий момент придерживается ВС РФ, также представляется неоправданным, если посмотреть на этот вопрос шире, держа в уме некоторые иные законодательные нормы.
Во-первых, необходимо учитывать, что субъективный срок исковой давности на оспаривание экстраординарных сделок является очень коротким и составляет лишь один год (п. 2 ст. 181 ГК РФ). Одним из основных объективных критериев для установления момента знания участника, выработанных судебной практикой и поддержанных ВС РФ, является дата проведения годового общего собрания участников, на котором участник мог бы узнать о совершении оспариваемых сделок. В соответствии с п. 1 ст. 47 Закона об АО годовое общее собрание акционеров проводится не ранее чем через два месяца и не позднее чем через шесть месяцев после окончания отчетного года. Согласно ст. 34 Закона об ООО очередное общее собрание участников общества с ограниченной ответственностью должно проводиться не ранее чем через два месяца и не позднее чем через четыре месяца после окончания финансового года.
Предположим, что генеральный директор заключил сделку с заинтересованностью на нерыночных условиях 1 января 2021 г. Информация о ней не будет включена в материалы годового собрания участников, которое должно быть проведено не ранее 1 марта 2021 г., поскольку на таком собрании будут одобряться финансовые итоги за 2020 г. Следующее же годовое собрание участников, на котором должны утверждаться финансовые итоги за 2021 г. с учетом совершенной сделки, состоится не ранее 1 марта 2022 г., т.е. в тот момент, когда годичный срок уже истечет. Поскольку согласно общему правилу, из которого исходит ВС РФ, срок исковой давности следует отсчитывать по совершившему сделку директору (т.е., по сути, с момента ее совершения), а доказывание сговора является для истца чрезвычайно трудной практической задачей, наличие у участника права на оспаривание сделки, предусмотренного ст. 65.2 ГК РФ, может оказаться не более чем декларацией, не реализуемой на практике. Таким образом, чрезмерно ограничительный подход к исчислению исковой давности совершенно не синхронизирован с иными нормами гражданского и корпоративного права, устанавливающими сроки исковой давности и сроки проведения годовых собраний.
Во-вторых, защита интересов третьих лиц при оспаривании экстраординарных сделок de lege lata уже обеспечивается соответствующими нормами. Так, и ГК РФ, и специальные нормы корпоративного права предусматривают, что истец при оспаривании экстраординарных сделок или сделок в порядке ст. 174 ГК РФ должен доказать, что контрагент общества знал или должен был знать о соответствующих основаниях недействительности.
Описанные защитные механизмы тем не менее не лишены недостатков и не позволяют в полной мере защитить добросовестных участников оборота. Прежде всего это обусловлено тем, что стандарты поведения, установленные соответствующими нормами, предполагают анализ субъективной добросовестности третьего лица, которая включает в себя и анализ должной осмотрительности контрагента ("должен был знать"). Применительно к стандарту должной осмотрительности возникает вопрос о том, насколько широко должна простираться обязанность проявлять должную осмотрительность: в частности, достаточно ли контрагенту изучить исключительно данные публично доступных официальных реестров либо необходимо всегда проводить полную юридическую проверку приобретаемого актива, затрачивая значительные временные и финансовые ресурсы.
Позиция ВС РФ, сформированная в последние годы, казалось бы, говорит о стремлении понизить порог должной осмотрительности. Так, применительно к экстраординарным сделкам и сделкам, оспариваемым по основанию, предусмотренному п. 1 ст. 174 ГК РФ, ВС РФ последовательно разъясняет, что контрагентам достаточно полагаться на данные ЕГРЮЛ, в то время как, например, анализ уставов, бухгалтерской отчетности, списков аффилированных лиц не является обязательным требованием к добросовестному третьему лицу <44>. Вместе с тем применительно к п. 2 ст. 174 ГК РФ стандарт осмотрительности третьего лица остается достаточно туманным, поскольку определить, где лежит граница очевидности явного ущерба от сделки <45>, которая вменяется третьему лицу, чрезвычайно трудно (если руководствоваться какими-либо объективными критериями), а потому, по сути, решение данного вопроса отдается на откуп суда в каждом конкретном случае (эта проблема осложняется еще и тем, что суды применяют различный стандарт осмотрительности в зависимости от степени профессионализма и искушенности контрагента <46>).
--------------------------------
<44> См.: п. 18 и 27 Постановления N 27, а также п. 22 и 92 Постановления N 25.
<45> См.: п. 93 Постановления N 25.
<46> См., напр.: Постановления АС Восточно-Сибирского округа от 30.08.2018 по делу N А19-11014/2017; Третьего ААС от 26.09.2018 по делу N А33-21232/2017.
Кроме того, даже если контрагент по оспариваемой сделке субъективно недобросовестен, сохраняются риски негативных последствий для иных третьих лиц, которые хотя и являются добросовестными, но приобрели имущество или права обременения на него через цепочку сделок у недобросовестного лица. Хотя законодательство и содержит определенные защитные механизмы применительно к таким добросовестным приобретателям (ст. 302, 147.1, 149.3, 335 ГК РФ, п. 17 ст. 21 Закона об ООО), они представляются недостаточными. Действительно, нормы, определяющие стандарты поведения ответчиков по виндикационным и квазивиндикационным искам, также предполагают защиту лица, проявившего должную осмотрительность (защита добросовестного приобретателя). Но на практике стандарты такой осмотрительности добросовестного приобретателя зачастую толкуются судами достаточно широко.
Так, применительно к виндикационным искам об истребовании недвижимости из чужого незаконного владения суды исходят из того, что изучение титула продавца исключительно на основании данных ЕГРП/ЕГРН может оказаться недостаточным <47>. Если современная практика толкования правил об оспаривании экстраординарных сделок и оспаривания сделок по правилам ст. 174 ГК позволяет аннулировать сделку только в ситуации, когда контрагент точно знал о нарушении директором своих фидуциарных обязанностей или со всей очевидностью не мог об этом не знать (т.е. в поведении контрагента наличествуют условные умысел или грубая неосторожность), то при виндикации согласно устойчивой практике ВС РФ последующие приобретатели оказываются под ударом, даже если в их поведении наличествовала всего лишь простая неосторожность (например, они не обратили внимания на какой-то факт, который мог бы подтолкнуть их к сомнению в отношении действительности предшествующей цепочки распоряжений).
--------------------------------
<47> См., напр.: п. 38 Постановления Пленума ВС РФ N 10, Пленума ВАС РФ N 22 от 29.04.2010 "О некоторых вопросах, возникающих в судебной практике при разрешении споров, связанных с защитой права собственности и других вещных прав"; Обзор судебной практики по делам, связанным с истребованием жилых помещений от граждан по искам государственных органов и органов местного самоуправления, утвержденный Президиумом ВС РФ 25.11.2015.
Помимо этого, следует также учитывать, что существующие механизмы защиты добросовестного приобретателя в рамках виндикационных и квазивиндикационных исков применимы не ко всем объектам гражданских прав. Например, до сих пор судебная практика отвергает идею защиты добросовестного приобретателя права требования (например, по кредитному договору) или иного нерегистрируемого имущественного права (к примеру, исключительного права на литературное произведение); пока что в российской судебной практике не защищаются даже добросовестные приобретатели патентов или иных подлежащих государственной регистрации прав в отношении результатов интеллектуальной деятельности.
Похожие проблемы возникают и тогда, когда приобретенное по оспариваемой сделке имущество было до заявления такого иска приобретателем не отчуждено, а заложено, сдано в аренду, обременено сервитутом или производными лицензионными правами (в случае с исключительным правом). Аннулирование сделки приводит к дестабилизации множества правоотношений с различными участниками оборота, убыткам в виде тщетно понесенных расходов и упущенной выгоды, подрыву разумных ожиданий широкого круга участников оборота. И здесь опять же далеко не всегда идея защиты добросовестного третьего лица работает (например, нет ясности по вопросу о возможности приобретения по доброй совести права аренды <48> или лицензионного права <49>).
--------------------------------
<48> См.: п. 12 Постановления Пленума ВАС РФ от 17.11.2011 N 73 "Об отдельных вопросах практики применения правил Гражданского кодекса Российской Федерации о договоре аренды", казалось бы, косвенно говорит о применимости концепции добросовестного приобретателя к арендатору, но встречаются судебные решения, где договор аренды признается недействительным в связи с недействительностью договора, на основании которого арендодатель приобрел сдаваемую в аренду вещь, и при этом вопрос о добросовестности арендатора никак не анализируется (см., напр.: Постановление АС Дальневосточного округа от 06.10.2014 по делу N А73-14010/2013).
<49> Пункт 3 ст. 1227 ГК РФ прямо говорит о неприменимости к интеллектуальным правам положений ГК РФ о вещных правах (в том числе о защите вещных прав). Применительно к цепочке отчуждений прав на товарный знак ВАС РФ исходил из того, что недействительность первой сделки по отчуждению прав на заявку на регистрацию товарного знака влечет недействительность последующей сделки по уступке зарегистрированного товарного знака, при этом вопрос о добросовестности приобретения не ставился в принципе (см.: Постановление Президиума ВАС РФ от 20.10.2010 N 6535/10 по делу N А40-45247/09-27-401). Представляется, что в рамках существующего законодательства отсутствуют основания для применения иного подхода и в ситуации, когда в роли второй или иной последующей сделки в цепочке сделок выступает лицензионный договор.
Таким образом, можно говорить о том, что проблема защиты добросовестных третьих лиц в рамках оспаривания сделок является достаточно актуальной, а существующие механизмы защиты этих лиц полностью ее не решают. Соответственно, чем длиннее период, в течение которого может быть инициирован иск об оспаривании сделки по причине нарушения директором своих фидуциарных обязанностей, тем выше риски для стабильности оборота, больше вероятности, что к этому моменту будут совершены последующие сделки и аннулирование повлечет по принципу домино подрыв ожиданий не только непосредственного контрагента, но и множества иных лиц.
Однако, на наш взгляд, это все-таки не является достаточным основанием для того, чтобы решать данную проблему через размывание концепции косвенного иска путем вменения корпорации знания недобросовестного директора, что, как отмечалось выше, является особенно опасным в условиях крайне короткого годичного срока для оспаривания сделок.
Думается, что достигнуть определенного баланса и предоставить больший уровень определенности участникам оборота можно было бы следующим образом:
а) через развитие практики ВС РФ и установление более четких и ограничительных стандартов должной осмотрительности в тех ситуациях, где такие стандарты по-прежнему являются чрезмерно широкими и размытыми. Также de lege ferenda необходимо предоставить защиту правилом добросовестного приобретателя для целого ряда тех объектов гражданских прав, к которым оно в настоящий момент неприменимо (в той степени, в которой этой возможно исходя из природы и специфики каждого такого объекта). Такие решения позволили бы обратиться к обозначенной выше проблеме непосредственно, а не решать ее косвенно, через механизм определения исковой давности;
б) если все-таки пытаться смягчить негативный эффект для участников оборота именно через правила исчисления исковой давности по косвенным искам, то представляется, что более сбалансированным решением могло бы стать установление lex specialis применительно к объективному сроку исковой давности на оспаривание сделок. De lege lata такой срок является достаточно большим и составляет 10 лет (этот срок пока не работает и начнет применяться только в 2023 г.). Можно было бы на уровне закона установить сокращенный объективный срок давности для случаев оспаривания сделок по интересующим нас в данной статье основаниям. С учетом повышенных рисков для оборота, о которых говорилось выше, установление такого специального пониженного срока могло бы стать достаточно эффективной мерой и позволило бы повысить уровень правовой определенности для субъективно добросовестных приобретателей. Примечательно, что к аналогичному выводу приходят и американские юристы применительно к доктрине неблагоприятного доминирования, которая порождает аналогичные проблемы <50>. Не исключая применение этой доктрины (в том числе к искам против третьих лиц), они предлагают сбалансировать ее разумным сочетанием субъективного и объективного сроков исковой давности;
в) еще один важный элемент в контексте исчисления исковой давности, который позволил бы смягчить проблему неустойчивого положения третьих лиц, - это объективизация критериев знания (долженствования знания) участников общества. Такой подход представляется особенно справедливым применительно к оспариванию сделок: действительно, если суды зачастую исходят из повышенного стандарта осмотрительности субъективно добросовестных третьих лиц, то разумно было бы симметрично применять повышенный стандарт и к участникам, обращающимся с косвенными исками. В связи с этим можно приветствовать разъяснения Пленума ВС РФ в п. 3 Постановления N 27, согласно которым участник признается лицом, которое знало или должно было знать о совершении сделки, не только в тех случаях, когда такая информация раскрывается публично или в материалах годового общего собрания участников, но и когда этот участник длительное время проявлял безразличие к деятельности общества.
--------------------------------
<50> См.: Baughman M.E. Op. cit. P. 1116 - 1118; Dore M.G. Op. cit. P. 793 - 794.
Таким образом, идея дифференциации правил исчисления исковой давности, учитывающая специфику оспаривания сделок, имеет право на существование, но при этом представляется недопустимым размывать сущность косвенного иска и превращать его в экзотический и почти неприменимый на практике способ защиты, что неизбежно произойдет в условиях вменения обществу знания недобросовестного директора и чрезвычайно короткого годичного срока субъективной исковой давности.
В-третьих, если мы все-таки исходим из тех политико-правовых соображений, согласно которым стабильность оборота и интересы третьих лиц должны превалировать над интересами корпорации и ее участников, то почему бы вообще не исключить из корпоративного законодательства нормы о крупных сделках и сделках с заинтересованностью, а также об оспаривании сделок по правилам ст. 174 ГК? Ведь такой шаг был бы наиболее простым и очевидным способом достигнуть той цели, из которой исходит ВС РФ в своей практике последнего времени. Однако сохранение соответствующих норм, скорее, говорит о стремлении законодателя соблюсти баланс интересов. На его достижение направлены и нормы об исковой давности, которые, с одной стороны, преследуют цель поддержания стабильности оборота, а с другой стороны, в разумной степени защищают тех истцов, которые по объективным причинам (в том числе в силу недобросовестности ответчика) не могут оперативно защитить свои права.
С учетом приведенных выше аргументов представляется, что принцип исчисления исковой давности по первому незаинтересованному управомоченному лицу является наиболее сбалансированным подходом и должен быть в равной степени применим как к требованиям о возмещении убытков, так и к требованиям об оспаривании сделок.
Соответственно, рассуждая de lege lata, следует признать, что в условиях действующего законодательства логичнее, например, допускать оспаривание в 2021 г. заключенного директором от имени ООО договора поручительства по своим собственным долгам с нарушением правил о согласовании сделок с заинтересованностью, несмотря на то что договор был заключен в начале 2000-х гг. (т.е. 20 лет назад), если совершивший сделку директор умело скрывал факт совершения данной сделки или ее условия от участников и правда открылась хотя бы для одного из незаинтересованных участников только в 2020 г. после смены директора или после заявления к обществу основанного на данной сделке иска. Это пусть и не идеальное решение все же логичнее, чем применение ВС РФ к таким искам де-факто объективного короткого годичного срока давности, позволяющего заблокировать возможность аннулирования сделки при условии сохранения недобросовестным директором факта совершения порочной сделки в тайне в течение 1 года с момента ее совершения. То же касается и иных подобных ситуаций. С 1 сентября 2023 г. баланс интересов будет найден сам собой за счет начала применения судами объективного 10-летнего срока давности, который пресечет возможность аннулирования сделок, совершенных слишком давно.
References
- Asoskov A.V. Preclusive Terms and Their Correlation with Other Types of Terms in Civil Law [Presekatel'nye srokii ikh sootnoshenie s drugimi vidami grazhdansko-pravovyh srokov]. Civil Law Review [Vestnik grazhdanskogo prava]. 2018. No. 4. P. 46 - 73.
- Baughman M.E. Defining the Boundaries of the Adverse Domination Doctrine: Is There Any Repose for Corporate Directors? University of Pennsylvania Law Review. 1995. Vol. 143. P. 1065 - 1119.
- Chichakyan R.A. Derivative Claims: Comparative Legal Analysis of France, Italy and Russia [Kosvennye iski: sravnitel'no-pravovoj analiz Frantsii, Italii i Rossii]. Civil Law Review [Vestnik grazhdanskogo prava]. 2018. No. 5. P. 7 - 49.
- Chuprunov I.S. Effect of Shareholders' Approval on the Director's Liability to the Company. A Detailed Case Comment to the Judgment of the Chamber for Commercial Disputes of the SC Rf No. 305-ES19-8975, 17 September 2019 [Vliyanie odobreniya aktsionerov na otvetstvennost' direktora pered korporatsiey. Razvernutyi kommentariy k opredeleniyu Sudebnoi kollegii po ekonomicheskim sporam VS RF ot 17.092019 No. 305-ES19-8975]. The Herald of Economic Justice of the Russian Federation [Vestnik ekonomicheskogo pravosudiya Rossiiskoi Federatsii]. 2020. No. 7. P. 112 - 167.
- Dore M.G. Statutes of Limitation and Corporate Fiduciary Claims: A Search for Middle Ground on the Rules/Standards Continuum. Brooklyn Law Review. 1997. Vol. 63. Iss. 3. P. 695 - 797.
- Gelter M. Mapping Types of Shareholder Lawsuits across Jurisdictions. Available at: https://ssrn.com/abstract=3011444 (Accessed 18 May 2021).
- Gelter M. Why do Shareholder Derivative Suits Remain Rare in Continental Europe? Brooklyn Journal of International Law. 2012. Vol. 37. Iss. 3. P. 843 - 892.
- Kuznetsov A.A. Limitation Period for Derivative Actions by Company's Participants. Case Comment on the Judgment of the Chamber for Commercial Disputes of the SC RF No. 305-ES16-3884, 26 August 2016 [Iskovaya davnost' po kosvennomu isku uchastnika. Kommentariy k opredeleniyu Sudebnoi kollegii po ekonomicheskim sporam VS RF ot 26.08.2016 No. 305-ES16-3884]. The Herald of Economic Justice of the Russian Federation [Vestnik ekonomicheskogo pravosudiya Rossiiskoi Federatsii]. 2016. No. 11. P. 11 - 18.
- Makovskaya A.A. Major Transactions and Interested-Party Transactions: Analysis and Comments to the Laws 'On Joint-Stock Companies' and 'On Limited Liability Companies' [Krupnye sdelki i sdelki s zainteresovannost'yu: analiz i kommentariy zakonov 'Ob aktsionernykh obschestvakh' i 'Ob obschestvakh s ogranichennoi otvetstvennost'yu']. Moscow, Statut, 2020. 375 p.
- McMillan L. The Business Judgment Rule as an Immunity Doctrine. William & Mary Business Law Review. 2013. Vol. 2. Iss. 4. P. 521 - 574.
- Karapetov A.G., ed. Transactions, Representation, Limitation of Actions: Article-by-Article Commentary to Articles 153 - 208 of the Civil Code of the Russian Federation [Sdelki, predstavitel'stvo, iskovaya davnost': postateinyi kommentarij k stat'yam 153 - 208 Grazhdanskogo kodeksa Rossiiskoi Federatsii]. Moscow, M-Logos, 2018. 1264 p.
- Shitkina I., Gubin E, Stepanov D. et al. Challenging Extraordinary Transactions: New Clarification from the Supreme Court [Osparivanie ekstraordinarnyh sdelok: novye raz"yasneniya Verhovnogo Suda]. Statute [Zakon]. 2018. No. 7. P. 20 - 39.
- Stepanov D.I., Mikhalchuck Yu.S. Case Law on Director's Liability to the Corporation for the Damages Caused [Otvetstvennost' direktora pered korporatsiey za prichinennye ei ubytki v sudebnoi praktike]. Moscow, Statut, 2018. 207 p.
- Thompson R.W., Jeffers S.T., Chisholm C.L. The Limits of Derivative Actions: The Application of Limitation Periods to Derivative Actions. Alberta Law Review. 2012. Vol. 49. No. 3. P. 603 - 633.------------------------
Если вы не нашли на данной странице нужной вам информации, попробуйте воспользоваться поиском по сайту:
- Вся Россия
+7 800 6007951
Звонки бесплатны.
Работаем без выходных
29 декабря 2021 г.
Проект Федерального закона № 48749-8 "О внесении изменений в Федеральный закон "О потребительском кредите (займе)" и отдельные законодательные акты Российской Федерации"
Целью законопроекта является защита прав заемщиков по договору потребительского кредита (займа). В соответствии с указанной целью, законопроект направлен на совершенствование порядка расчета полной стоимости потребительского кредита, касающегося максимально точной оценки расходов заемщика, которые связанны с получением потребительского кредита.
25 декабря 2021 г.
Проект Федерального закона № 46071-8 "О внесении изменений в Федеральный закон "О деятельности по приему платежей физических лиц, осуществляемой платежными агентами" и отдельные законодательные акты Российской Федерации"
В связи с тем, что деятельность платежных агентов сконцентрирована в социально значимых сегментах рынка платежных услуг, законопроектом устанавливаются расширенные требования к лицам, осуществляющим деятельность по приему платежей физических лиц. Также Банк России наделяется полномочиями по осуществлению контроля (надзора) за деятельностью операторов по приему платежей.
20 декабря 2021 г.
Проект Федерального закона № 42326-8 "О внесении изменений в части первую и вторую Гражданского кодекса Российской Федерации"
Целью законопроекта является недопущение заключения сделок, влекущих отчуждение собственниками общего долевого имущества, в результате которых не выделенная в натуре доля в праве на неделимый объект собственности переходит к посторонним лицам в нарушение прав и законных интересов совладельцев.
10 декабря 2021 г.
Проект Федерального закона № 36447-8 "О внесении изменений в часть 4 статьи 15.5 ФЗ "Об участии в долевом строительстве многоквартирных домов и иных объектов недвижимости и о внесении изменений в некоторые законодательные акты РФ"
Законопроект обращен на урегулирование отношений, связанных с открытием счетов эскроу. В целях исключения давления со стороны застройщика на участников строительства и урегулирования отношений предлагается уточнить в Законе № 214-ФЗ "Об участии в долевом строительстве..." норму о сроке условного депонирования.
3 декабря 2021 г.
Проект Федерального закона № 29564-8 "О внесении изменения в Федеральный закон "О развитии сельского хозяйства"
Целью законопроекта является создание правовой базы для деятельности информсистемы информационных ресурсов агропромышленного комплекса, которая дозволит обеспечить перевод в электронный вид, убыстрение процессов получения и увеличение эффективности мер госпомощи в сфере сельхозпроизводства, также сокращение издержек сельскохозяйственных производителей товаров на представление отчетности и её перевод в электронный вид.
В центре внимания:
Печаль для должников. Конституционный Суд разрешил изымать единственное жилье (Зеленая У.)
Дата размещения статьи: 12.01.2022
"Освободите квартиру, она уже не ваша": собственников ошеломили новой схемой отъема (Демидова И., Астапов М.)
Дата размещения статьи: 12.01.2022
Печаль для должников. Конституционный Суд разрешил изымать единственное жилье (Горелов А., Гладышева Е., Кучкаров А.)
Дата размещения статьи: 12.01.2022
Исполнительский иммунитет единственного жилья должника: новый вектор судебной практики (Джафаров И.)
Дата размещения статьи: 12.01.2022
Цифровизация в юридической практике (Горелов А.)
Дата размещения статьи: 12.01.2022
При любом использовании материалов сайта - активная ссылка на сайт lexandbusiness.ru обязательна.
Навигация